Иван Головня - Заклятие Лусии де Реаль (сборник)
Пока Рекс раздумывает, за кем ему следить, Эдвин чмокает девушку в щеку, закидывает сумку на плечо и идет дальше, в сторону Верхнего города. Девушка, постояв с минуту в раздумье, направляется к теснящимся в длинном ряду домам на Набережной.
«Придется пойти за девушкой, – решает Рекс. – Черт его знает, где он живет, этот кладоискатель. А она наверняка обитает где-то здесь, рядом. За ней будет проще последить. Да и приятнее, – мысленно усмехается Рекс. – А уж он к ней придет, это как пить дать. И не раз. Надо лишь установить за девушкой постоянное наблюдение».
Отплываем послезавтра
Заметно потускневший диск солнца, в последний раз вспыхнув красным пламенем в водах бухты, медленно скрывается за тающими в синей дымке холмами Соларе. На Морион чернильным пологом опускается вечер. Он приносит долгожданную прохладу, благоухание цветов и предчувствие чего-то неожиданного и чудесного. Людям, в особенности молодым, всегда почему-то кажется, что именно вечером должно произойти что-то неожиданное и чудесное.
Наслаждаясь после жаркого дня прохладой и бодрящей свежестью, Эдвин Трамп не спеша прохаживается взад-вперед неподалеку от ярко освещенного «Причала моряка». Прохаживаясь, он то и дело поглядывает на дверь трактира, если из него кто-нибудь выходит. Но всякий раз это или неуверенно держащийся на ногах матрос, который, едва оказавшись на улице, начинает орать песню, или увалень-докер, который, стремясь идти степенно, старательно вдавливает ноги в асфальт и обязательно при этом что-то бормочет себе под нос.
Наконец появляется Мона. Пройдя несколько шагов, она останавливается, раздумывая, дожидаться ли ей парома, который виднеется на противоположной стороне бухты, у Набережной, или воспользоваться услугами перевозчиков-катерников. Надсаживая глотки, они зазывают пассажиров в свои утлые суденышки монотонными хриплыми голосами:
– Кому на Набережную? Мигом доставлю! Спешите, не раздумывайте! Прокачу с ветерком!
Раздумье Моны по-своему истолковывает подвыпивший морячок в ухарски сдвинутом на затылок берете. Подбоченясь и стараясь держаться прямо, он решительно направляется к остановившейся девушке.
– Почему скучаем? – задает моряк традиционный в таких случаях вопрос. – Разве можно скучать в такой чудный вечер?
– А я не скучаю, – без всякой рисовки отвечает Мона. – Вам показалось.
– Вот и отлично! – радостно восклицает матрос. – Ужас как не люблю скучающих людей. В особенности когда это красивые девушки. Мы погулять вышли?
– Нет, – обезоруживающе улыбается девушка. – Мы идем домой.
– Домой так домой. Мы согласны и домой, – не теряется моряк и манерно отставляет руку дугой. – Прошу!
– Мы домой, но с другим, – увидев сзади моряка приближающегося Эдвина, уточняет Мона.
– Как с другим? Почему с другим? – недоумевает матрос. – Чем я хуже другого? Тоже вроде не уродина!
– Ты очень даже хороший парень! – появившись из-за спины матроса, отвечает вместо Моны Эдвин. – Но тут вот какое дело, друг… Эта девушка – моя невеста. Ну, а раз невеста… сам понимаешь, – разводит руками Эдвин. – Так что извиняй, браток.
Матрос долго смотрит, не мигая, на невесть откуда появившегося жениха. Затем удрученно качает головой.
– Ну вот! Всегда так – не успеет девушка понравиться, как тут же выясняется, что у нее есть парень. Почему такая невезуха?
– Да не огорчайся ты! – Эдвин по-дружески хлопает матроса по плечу. – У тебя еще все впереди.
– Да ладно уж! – в сердцах машет рукой матрос. – Тебе легко говорить… имея такую девушку. А-а, была не была! Пойду в кабак, тяпну с досады еще стаканчик-другой, все и уладится. Ну, покедова! Радуйтесь неповторимой жизни.
– Какой смешной парень! – глядя вслед моряку, улыбается Мона. Потом берет Эдвина за руку и заглядывает ему в глаза. – А ты-то как тут оказался? Мы же условились встретиться на Набережной.
– Да вот… захотелось посмотреть, не заводишь ли ты тут с кем-нибудь амуры…
– Э-эд! – укоризненно тянет Мона. – Как не стыдно!
– …и убедился, – с напускной суровостью продолжает парень, – что одну тебя оставлять нельзя. Отныне я буду всегда и везде с тобой вместе. Вот так!
– Эдвин! Так это же здорово! – радостно восклицает Мона. – Этого я-то как раз и хочу! Эд, я не могу долго без тебя…
Последние слова девушка произносит тихо и проникновенно.
– Я тоже без тебя не могу, – сознается Эдвин. – Потому и решил встретить тебя здесь – соскучился за день.
– Спасибо, Эд! – чмокает парня в щеку Мона. – Что будем делать: подождем паром или переправимся на катере? Я сегодня богатая: получала расчет.
– Подождем паром. Пока что мы не Крезы и даже не Скуфасы, чтобы тратить деньги на перевозчиков. Когда разбогатеем, тогда дело другое.
Взявшись за руки и оживленно переговариваясь, молодые люди направляются к причалу.
Если бы они оглянулись, то, возможно, обратили бы внимание на сутулого мужчину лет сорока с круглым и плоским, как сковородка, лицом, который все это время сидел напротив «Причала моряка» и делал вид, что читает при свете фонаря газету, а теперь встал и не спеша двинул следом за Эдвином и Моной.
Человек этот – Бугель, подручный Вилли Рекса. Сегодня его очередь следить за искателями сокровищ.
На причале в ожидании парома толпятся несколько десятков человек, преимущественно моряки и докеры. С бухты тянет прохладой и запахом водорослей вперемешку с мазутом. О стенку причала осторожно, словно не желая мешать людскому говору, плещется черная, как сажа, вода. Поверхность бухты полыхает отражениями огней Набережной и теснящихся в бухте кораблей. Можно подумать, что воду в бухте поджег со всех сторон какой-нибудь весельчак, а погасить забыл.
Глухо урча двигателем и плескаясь в воде плицами, подходит паром – старый неказистый колесный пароход с трогательным названием «Любимец Мориона». Поскольку рейс парома от одного причала до другого длится не больше четверти часа, места на нем только стоячие. Поэтому, несмотря на карликовые – по сравнению с океанскими лайнерами – размеры, паром может взять на свои две палубы добрых три сотни пассажиров.
Вскоре причал пустеет, и паром, мелко задрожав всем корпусом, начинает осторожно шлепать плицами по воде. Когда он отваливает от причала, шлепки становятся все чаще и чаще, пока, наконец, не сливаются в один сплошной веселый шум.
